Я попросил координаты Молчановой, пообещал деликатно ввести ее в курс дела. И! Адрес оказался вымышленным, телефон сейчас ничей.

– Все интереснее и интереснее, – протянула я. – Побегу к Гонкиной. Времени на дорогу впритык осталось.

В вагоне было одно свободное место. Я села и закрыла глаза. Справа от меня находился поручень, слева сидела женщина лет тридцати. Она не обратила на меня ни малейшего внимания, продолжала разговор со своей подругой. Я стала невольной слушательницей диалога, который грозил перерасти в скандал.

– Не я дура, а ты! Не хочу с тобой говорить! – прошипела одна.

– Ирка, не обижайся. Я обозвала тебя сгоряча. Неужели не понимаешь? Это сплошное надувало! Мой папа когда-то давно отволок всю валюту, которую они с мамой на квартиру скопили, в МММ. Это название фирмы, она обещала выплатить огромные проценты. И что? Доллары пропали, ни прибыли, ни вклада назад папа не получил, – ответила другая.

– Сравнила! Они денег не просят.

– Просто так свои уколы делают?

– За инъекции надо заплатить.

– Скока?

– Отстань.

– Нет, ответь!

– Триста тысяч.

– Ирка! Сбрендила? У тебя таких денег нет! Ну ваще! Три сотни за дерьмо!

– Сама ты дерьмо! Через двадцать лет ты станешь жуткой сморщенной старухой, морда отвиснет, верхние веки на щеки упадут. А я буду персиком ананасовым!

– Дура ты! Где бабло нарыла?

– Кредит взяла.

– Ой! Идиотка!

– Отвянь!

– Немедленно верни в банк всю сумму!

– От…!

– Ира! Послушай меня!

– Чего?

– Только не ори!

– Это ты вопишь!

– Может, ты не так все поняла. Тебе сделают уколы?

– Ага.

– Куда?

– В тело!

– В какое место? В лицо?

– Нет, в вену.

– Сколько инъекций?

– Две. Одну сейчас, вторую через месяц.

– Дальше?

– А что дальше?

– Вот я и спрашиваю: что дальше?

– Законсервируюсь внешне. Время пойдет, а я стареть буду намного медленнее, чем ты. Морщин мало появится, волосы не поредеют, задница не расплывется. В шестьдесят ты будешь Бабой-ягой, а я на сорок лет стану выглядеть.

– Ирка, – простонала подружка, – вдумайся в свои слова. Сейчас ты заплатишь триста тысяч, которых у тебя нет.

– Есть! В сумке лежат.

– Они банковские. Как возвращать их собралась? Тебе вечно денег на пожрать перед зарплатой не хватает! Ко мне обедать бегаешь.

– Вот ты какая, оказывается! Ну и подавись своим гнилым картофельным пюре. Все! Больше никогда не зайду, не позвоню!

– Ир! Послушай…

– Пошла на …! – завопила блондинка, сидевшая по левую руку от моей соседки.

Потом она вскочила и пошла в другой конец вагона. Сделав пару шагов, женщина обернулась.

– Эй! Эмилия Федоровна! Верните мой розовый свитер! Взяли еще в январе и не отдали! Небось заносили до дыр. У меня ни денег, ни ума нет? У вас, Эмилия Федоровна, и того и другого навалом. Зачем у нищей Иры кашемировый пуловер с…?!

Произнеся гневную тираду, Ирина встала у самой дальней двери и повернулась к ней лицом. Народ в салоне сидел в наушниках, все уткнулись кто в телефон, кто в планшетник. Я подавила вздох. Во времена моего детства, если в метро кто-то затевал ссору, повышал голос на спутника, все пассажиры отрывались от газет-книг и хором объясняли скандалисту, что он не прав. Но сейчас иные времена. Уж и не знаю, что хуже: когда окружающие тебя постоянно воспитывают или когда никому ни до кого дела нет.

Соседка повернулась ко мне.

– Слышали, да?

Я не собиралась вступать в бессмысленную беседу.

– Нет. Извините, я сплю.

Но Эмилию не остановило мое равнодушие.

– Моя подруга нашла врача, который ей за триста тысяч сделает уколы красоты. Представляете?! Цена жуть.

Я демонстративно зевнула.

– Да, омолаживание дорогое удовольствие.

– Вы не понимаете, – покраснела Эмилия, – ей пообещали, что сейчас никаких изменений не произойдет. Но она «заморозится» и в шестьдесят будет выглядеть на сорок. Ирке тридцать четыре. Значит, долго ей придется ждать результата. Если на седьмом десятке она станет сморщенной обезьяной, то кому прикажете морду бить за обман? Врач, если будет еще жив, к тому времени адрес и телефон поменяет. Кидалово-надувалово. Ирка, дура, кредит взяла.

Поезд прибыл на станцию, я вскочила.

– Простите, мне надо выходить.

– Я тоже пойду, – заявила Эмилия, поднимаясь, – авось сумею дуру остановить.

Я вышла на платформу первой и постаралась как можно быстрей оказаться на улице. Обсуждать с Эмилией глупость, которую собралась сделать Ирина, не имеет никакого смысла. Женщина решила «законсервировать» свое лицо и непременно осуществит задуманное. Удивительно, как креативны мошенники: инъекции, результат которых можно оценить через двадцать лет! Тут и добавить нечего.

Не успела я очутиться на улице, как прилетело эсэмэс от Димона. «Гонкина ждет в к. 12. Скажи, что ты от Алексея Федькина, владельца концерна по выращиванию овощей, фруктов и консервированию». Как и обещал Коробков, большое здание, в котором располагались разные офисы, стояло у входа в подземку. Я вошла в холл, увидела рецепшен и спросила у администратора:

– Мне в адресе написали «к. 12». Я решила, что имеется в виду квартира, но сейчас понимаю, что ошиблась.

Дежурная, у которой губы занимали три четверти лица, навесила на лицо вежливую улыбку.

– К – это картье.

– Что? – не поняла я.

– Картье, – повторила администратор, – в переводе с французского – квартал, район.

Если мне в магазине говорят: «Вам могу предложить прекрасный скирт, под нее есть шоез ноирового цвета, и коат в колере спелой фрамоизе сюда идеально подойдет…», я не возмущаюсь. Не кричу: «Перестаньте говорить на англо-французском суржике. Я живу в России! Skirt – это юбка, shoes – ботинки, coat – пальто, noire – по-французски черный, а framboise на том же языке – малина. И уж если вы решили изображать иностранку, то произносите слова правильно, не фрамбоизе, а фрамбуаз!» Откуда я знаю название ягоды? Для расследования одного дела мне пришлось несколько месяцев изображать студентку, которая с восторгом изучает язык трех мушкетеров. Я ухитрилась даже зачет сдать!

Но сегодня я по непонятной причине разозлилась и сердито сказала: